Почти год назад, 16 августа 2018 года, я приехал к Джеффри Эпштейну (Jeffrey Epstein) в его огромный особняк на Манхэттене.
За время нашего почти полуторачасового разговора у меня в целом сложилось впечатление, что Эпштейн знаком с огромным количеством богатых, известных и влиятельных людей, и доказательством того были фотографии, которые я видел в его доме. Он также утверждал, что много знает об этих людях, и кое-какая из этой информации, возможно, была компрометирующей или пикантной — речь шла в том числе и о подробностях, связанных с их предполагаемыми сексуальными наклонностями и употреблением наркотиков для развлечения.
Поэтому когда я услышал о самоубийстве Эпштейна, первое, о чем я подумал, была мысль, что многие известные мужчины и, по крайней мере, несколько женщин, должно быть, вздохнули с облегчением, поскольку все, что Эпштейн знал, он унес с собой.
«Вэнити Фэр» (Vanity Fair) в 2014 году рядом с Гислейн Максвелл (Ghislaine Maxwell), ближайшей помощницей и бывшей подругой Эпштейна.
«На этой фотографии Гислейн просто попала в кадр — когда он позировал, она подошла сзади и встала, он даже не знал, что она рядом», — сказала пресс-секретарь Маска.
Очевидно, что Эпштейн преувеличил свою роль в ситуации с «Теслой», чтобы повысить свою собственную значимость и привлечь к себе внимание, и теперь уже ясно, что это было его приемом.
Примерно через неделю после этого интервью Эпштейн позвонил мне и спросил, не хочу ли я поужинать в субботу с ним и Вуди Алленом. Я ответил, что меня не будет в городе. Через несколько недель после этого он предложил мне поужинать с ним ближайшую субботу в компании писателя Майкла Вольфа (Michael Wolff) и Стива Бэннона (Steve Bannon), бывшего советника Дональда Трампа. Я отказался. Не знаю, состоялись ли эти ужины на самом деле. По словам Бэннона, на том ужине его не было. Вольф и пресс-секретарь Аллена на просьбу прокомментировать эту информацию не ответили.
Прошло несколько месяцев. И в начале этого года Эпштейн позвонил и спросил, не хочу ли я написать его биографию. Его голос показался мне грустным, каким-то жалобным. Я чувствовал, что на самом деле он хотел общения. Если бы я согласился писать его биографию, мне бы ничего не оставалось, кроме как часами слушать рассказы о его «подвигах». Уже опасаясь дальнейших связей с ним, я почувствовал облегчение, поскольку мог ему сказать, что я уже занят и пишу другую книгу.
Это был наш последний разговор, больше он не звонил. После его ареста и самоубийства мне остается лишь гадать: что он мог бы мне рассказать?
