Почему одни страны богатые, а другие — Беларусь? - «Происшествия»

Наталья Рябова окончила БГУ (социология), ЕГУ (философия), в 2013 году получила степень МВА (магистр бизнес-администрирования). Директор Школы молодых менеджеров публичного администрирования SYMPA, при которой действует исследовательский центр BIPART (Белорусский институт реформы и трансформации публичного администрирования), сайт «Кошт урада», посвященный государственным финансам, и сайт «Открытые закупки», мониторящий государственные закупки. Фото из личного архива

Если очень коротко, то ответ на этот вопрос простой: богаты те страны, в которых инклюзивные политические и экономические институты, то есть большое количество людей имеет возможность влиять на принятие политических решений и свободно участвовать в экономике. А бедны, соответственно, те, в которых эти институты экстрактивны. Это означает, что политическая и экономическая власть используется для того, чтобы ее же сохранить и усилить — за счет различных видов эксплуатации других людей.

Этот довольно простой ответ авторы подтверждают многими примерами из разных стран на протяжении, можно сказать, всей истории человечества. И в самом деле, вовсе же не очевидно, почему одинаковые или сходные условия или события приводят к различным результатам в разных странах.

Например, пандемия чумы в XIV веке. С демографической точки зрения последствия были сходные в Западной и Восточной Европе — до половины населения погибло. Социально-экономические последствия, соответственно, тоже: стало не хватать рабочих рук, люди стали требовать большей свободы от хозяев. Однако в Англии переговорная сила крестьян оказалась достаточной, чтобы добиться своего. В Восточной Европе же землевладельцы стали захватывать все новые земли, и их поместья, и так более крупные, чем у западных соседей, стали еще обширнее. Вместо приобретения новых прав восточноевропейские крестьяне оказались под угрозой потери даже имеющихся. Так одна и та же чума привела к разным последствиям.

Но откуда же в Англии крестьяне взяли такую переговорную силу? По мнению авторов, постепенное движение к плюрализму началось там еще с Великой хартии вольностей. Вообще такие возможности для расширения прав появляются при наступлении исторических точек перелома, таких как Славная революция в Англии или основание колонии Джеймстаун в Северной Америке. Другими словами — тогда, когда определенные факторы приводят к ослаблению правящих кругов и усилению оппозиции и в результате возникают стимулы для построения более плюралистического общества.

Конечно, плюрализм, парламентаризм и демократия не наступают одномоментно. Страны-счастливчики, которым удавалось развивать у себя инклюзивные институты на протяжении последних трех столетий, попадают в аналог порочного круга, только, наоборот, благотворный. Инклюзивные политические институты препятствуют узурпации власти и порождают инклюзивные экономические институты, которые дают возможность талантливым и предприимчивым людям богатеть, а получив финансовое благосостояние, они занимаются закреплением своих прав. Та же история и со СМИ: инклюзивные институты дают возможность СМИ работать, точнее, никому не дают возможности закрыть неугодное издание; новые богатые люди поддерживают свободные СМИ, поскольку это в их интересах. А если не в их интересах — тоже не могут так легко заткнуть: благотворный круг воспроизводит сам себя. Так завоевываются все большие политические права для все более обширных слоев общества.

Что же насчет экстрактивных институтов? Они на самом деле тоже совместимы с экономическим ростом. Элита хотела бы по возможности большего экономического роста, чтобы извлекать больше благ. Но такой рост не будет устойчивым, потому что, во-первых, для него нужны инновации, они всегда сопровождаются созидательным разрушением, а оно в свою очередь привносит много нового в экономическую ситуацию и может дестабилизировать политическую систему. Поэтому прозорливая элита предпочитает просто ничего не трогать. А во-вторых, поскольку власть в условиях экстрактивных институтов — дело выгодное, то всегда много желающих ее перехватить, то есть всегда будет действовать много сил, толкающих общество в сторону политической нестабильности.

В странах вроде Австро-Венгрии и России в конце XIX — начале XX веков экономические институты сохраняли высокую степень экстрактивности. Там ответом на требования более широкого политического представительства стали вовсе не реформы или даже переговоры, а репрессии — ведь элита слишком много теряла бы, лишившись власти.

Экстрактивные институты могут воспроизводить себя в другом обличии: почти вся история африканских стран, получивших независимость, — это история о том, как местные элиты, получив власть, использовали ее для продолжения эксплуатации и высасывания ресурсов из природы и населения, причем зачастую еще более жестоко, чем колонизаторы.

Резюмируя: «плюрализм, краеугольный камень инклюзивных политических институтов, требует, чтобы доступ к политической власти был открыт для широких слоев общества, следовательно, когда исходным пунктом служат экстрактивные институты, допускающие к власти лишь узкую элитарную группу, это означает, что начинать необходимо с распределения власти в обществе. <…> Именно этот подход отличал Славную революцию от простой замены одной элиты на другую. Корни английского плюрализма можно усмотреть в том, что свержение Якова II состоялось в результате действий широкой коалиции купцов, промышленников, мелкого дворянства, и даже многие представители английской аристократии не захотели оказаться на стороне короны».

Хорошо, а нам-то что из этих политэкономических рассуждений экономистов? Что мы можем сказать о Беларуси на основании этой теории?

Прежде всего, у нас, конечно, смешанный случай, присутствуют и экстрактивные, и инклюзивные институты. Однако тон задает что-то одно, и в нашем случае это, как представляется, все же экстрактивность, хоть и несколько ограниченная. У элиты довольно мало сдержек и противовесов, которые заставляли бы ее оглядываться на мнение других групп. И ведомы они, как представляется, мотивом сохранения власти, отчего и возникает у нас тут «замороженное время». Много пишется и заявляется про инновации, ИТ-страну, технологии и прочее опережающее развитие, однако это упирается в такие барьеры, что дальше научных журналов и новостей о грандиозных планах не может прорваться.

Еще один вывод, который можно сделать, тоже довольно очевиден: никто извне не привнесет нам ни подлинной демократии, ни внезапного уважения к правам человека или соблюдение прав собственности. Во всех случаях, которые знает история, — это результат борьбы, не обязательно кровавой и революционной, она могла принимать формы судов, петиций, криков в парламенте, забастовок, переговоров, торгов и т.п.

Короче, «в борьбе обретешь ты право свое».

Читать полностью: https://news.tut.by/economics/626752.html

Почему одни страны богатые, а другие — бедные? Этот вопрос вынесен в заглавие книги-бестселлера экономистов Дарена Аджемоглу и Джеймса А. Робинсона. На протяжении 700 страниц они отвечают на этот вопрос и приводят доказательства, а заодно и пересказывают массу любопытных случаев из мировой истории. Наталья Рябова окончила БГУ (социология), ЕГУ (философия), в 2013 году получила степень МВА (магистр бизнес-администрирования). Директор Школы молодых менеджеров публичного администрирования SYMPA, при которой действует исследовательский центр BIPART (Белорусский институт реформы и трансформации публичного администрирования), сайт «Кошт урада», посвященный государственным финансам, и сайт «Открытые закупки», мониторящий государственные закупки. Фото из личного архива Если очень коротко, то ответ на этот вопрос простой: богаты те страны, в которых инклюзивные политические и экономические институты, то есть большое количество людей имеет возможность влиять на принятие политических решений и свободно участвовать в экономике. А бедны, соответственно, те, в которых эти институты экстрактивны. Это означает, что политическая и экономическая власть используется для того, чтобы ее же сохранить и усилить — за счет различных видов эксплуатации других людей. Этот довольно простой ответ авторы подтверждают многими примерами из разных стран на протяжении, можно сказать, всей истории человечества. И в самом деле, вовсе же не очевидно, почему одинаковые или сходные условия или события приводят к различным результатам в разных странах. Например, пандемия чумы в XIV веке. С демографической точки зрения последствия были сходные в Западной и Восточной Европе — до половины населения погибло. Социально-экономические последствия, соответственно, тоже: стало не хватать рабочих рук, люди стали требовать большей свободы от хозяев. Однако в Англии переговорная сила крестьян оказалась достаточной, чтобы добиться своего. В Восточной Европе же землевладельцы стали захватывать все новые земли, и их поместья, и так более крупные, чем у западных соседей, стали еще обширнее. Вместо приобретения новых прав восточноевропейские крестьяне оказались под угрозой потери даже имеющихся. Так одна и та же чума привела к разным последствиям. Но откуда же в Англии крестьяне взяли такую переговорную силу? По мнению авторов, постепенное движение к плюрализму началось там еще с Великой хартии вольностей. Вообще такие возможности для расширения прав появляются при наступлении исторических точек перелома, таких как Славная революция в Англии или основание колонии Джеймстаун в Северной Америке. Другими словами — тогда, когда определенные факторы приводят к ослаблению правящих кругов и усилению оппозиции и в результате возникают стимулы для построения более плюралистического общества. Конечно, плюрализм, парламентаризм и демократия не наступают одномоментно. Страны-счастливчики, которым удавалось развивать у себя инклюзивные институты на протяжении последних трех столетий, попадают в аналог порочного круга, только, наоборот, благотворный. Инклюзивные политические институты препятствуют узурпации власти и порождают инклюзивные экономические институты, которые дают возможность талантливым и предприимчивым людям богатеть, а получив финансовое благосостояние, они занимаются закреплением своих прав. Та же история и со СМИ: инклюзивные институты дают возможность СМИ работать, точнее, никому не дают возможности закрыть неугодное издание; новые богатые люди поддерживают свободные СМИ, поскольку это в их интересах. А если не в их интересах — тоже не могут так легко заткнуть: благотворный круг воспроизводит сам себя. Так завоевываются все большие политические права для все более обширных слоев общества. Что же насчет экстрактивных институтов? Они на самом деле тоже совместимы с экономическим ростом. Элита хотела бы по возможности большего экономического роста, чтобы извлекать больше благ. Но такой рост не будет устойчивым, потому что, во-первых, для него нужны инновации, они всегда сопровождаются созидательным разрушением, а оно в свою очередь привносит много нового в экономическую ситуацию и может дестабилизировать политическую систему. Поэтому прозорливая элита предпочитает просто ничего не трогать. А во-вторых, поскольку власть в условиях экстрактивных институтов — дело выгодное, то всегда много желающих ее перехватить, то есть всегда будет действовать много сил, толкающих общество в сторону политической нестабильности. В странах вроде Австро-Венгрии и России в конце XIX — начале XX веков экономические институты сохраняли высокую степень экстрактивности. Там ответом на требования более широкого политического представительства стали вовсе не реформы или даже переговоры, а репрессии — ведь элита слишком много теряла бы, лишившись власти. Экстрактивные институты могут воспроизводить себя в другом обличии: почти вся история африканских стран, получивших независимость, — это история о том, как местные элиты, получив власть, использовали ее для продолжения эксплуатации и высасывания ресурсов из природы и населения, причем зачастую еще более жестоко, чем колонизаторы. Резюмируя: «плюрализм, краеугольный камень инклюзивных политических институтов, требует, чтобы доступ к политической власти был открыт для широких слоев общества, следовательно, когда исходным пунктом служат экстрактивные институты, допускающие к власти лишь узкую элитарную группу, это означает, что начинать необходимо с распределения власти в обществе.