Современники сравнивали этого художника со Львом Толстым и даже с Иисусом Христом.
Вот этого дерзкого и вместе с тем по-детски наивного чувства реализма и поиска красоты там, где её вроде и быть не должно, ему простить не могли. Скажем, обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев был непримирим: «Сегодня я видел эту картину и не мог смотреть на неё без отвращения. Удивительное ныне художество: без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения. Прежние картины того же художника отличались этой наклонностью и были противны». Речь шла о многострадальном полотне Репина «Иван Грозный и сын его Иван», которое до сих пор находится на реставрации после второго в своей истории покушения вандала. А под «прежними картинами» явно имелся в виду «Протодиакон». Портрет чугуевского протодьякона Ивана Уланова, земляка Репина. Именно это невинное полотно стало водоразделом – после него к Репину будут относиться подозрительно, а картину не пустят на Международную выставку в Париже как «обличающую Церковь и духовенство». Самое забавное, что никакого «обличения» и тем более «карикатуры» в ней не было. По воспоминаниям очевидцев, протодьякону Уланову картина понравилась до того, что он «возгордился и стал невыносим». Да и сам Репин хотел не «критиковать», а показать удаль и ширь: «Весь он плоть и кровь, зев и рёв, рёв бессмысленный, но торжественный и сильный… Мне кажется, у нас дьяконы есть единственный отголосок языческого жреца, славянского ещё, и это всегда мне виделось в моём любезном дьяконе».
В том, что портрет понравился модели, нет ничего удивительного. Здесь Репин применил свой коронный приём, после которого портреты получались чуть ли не более «настоящими», чем оригинал. О чём говорил и критик Владимир Стасов: «С дерзостью смелого починателя он попробовал то, чего никто и нигде ещё не пробовал: это изобразить творческую и работающую внутри головы мысль великого человека». Приём был гениален и прост: «Усадив перед собой человека и поработав полчаса в абсолютном молчании, Репин принимался усердно расспрашивать его о его жизни и деятельности и порою даже вовлекал его в спор… Он почти всегда достигал цели: человек выпрямлялся, глаза у него переставали тускнеть».
Даже на смертном одре 86-летний художник не расстался с этим свойством. Умирая, он сложил пальцы характерным движением – так профессионалы берут в руки кисть. Возможно, закрывая глаза в последний раз, он наконец-то смог убедиться, что «красочки в раю» для него уже приготовлены.