Августа

Опубликовано: 00:22, 26 апреля 2019

Политика

Зона отчуждения. Трагедия в Чернобыле изменила судьбу всего человечества - «Политика»

{short-story limit="540"}

Статья из газеты:
Еженедельник "Аргументы и Факты" № 17 24/04/2019

Ночь на 26 апреля 1986 г. стала очередным рубежом, разделившим жизнь человечества на «до» и «после». До и после аварии на Чернобыльской АЭС.

Как я работал в чернобыльской «Зоне»
Подробнее

Через несколько минут Игнатенко был в своём рабочем кабинете «Союзатомэнерго», откуда по спецсвязи связался с директором АЭС. Тот успокоил: мол, был пожар на 4-м блоке, но уже погашен. Евгений Иванович подготовил короткую записку в министерство, правительство и ЦК партии, в которой сообщил эту «успокаивающую» информацию. А через пару часов горько пожалел о том, что доверился директору АЭС.

«В 10 утра вылетели из Москвы. Разворачиваясь для посадки на аэродроме „Жуляны“, мы довольно низко прошли над Чернобыльской АЭС. Хорошо был виден повреждённый 4-й блок, из центра реакторного отделения которого поднимался столб светлого дыма, горения видно не было. Дым был лёгким и белёсым. Я тогда воспринял его как остатки тления кабеля и других изделий, которые могли быть в зоне аварии. Мне ещё не верилось, что реактор блока разрушен до такой степени, что может гореть его внутренняя часть — графит. Мы переоделись в санпропускнике, взяли с собой представителя службы дозконтроля, экипированного необходимой аппаратурой, получили армейские дозиметры со шкалой до 50 рентген и направились на четвёртый блок. Дозиметрист всё время предупреждал нас об опасности. Здесь я впервые почувствовал воздействие больших полей гамма-излучения. Оно выражается в каком-то давлении на глаза и ощущении лёгкого свиста в голове, наподобие сквозняка. Эти ощущения, показания дозиметра и увиденное во дворе окончательно убедили меня в реальности случившегося, в том, что мы имеем дело с небывалой, или, как принято говорить о них по-научному, „гипотетической аварией“. „Русский мужик пока не пощупает — не поверит“. Я убедился своими глазами и полученной дозой».

Ликвидатор аварии в Чернобыле: «От радиации спасались сгущёнкой»
Подробнее

Зона беды

Через пару дней хаос, возникший сразу после аварии, начал приобретать некие формы работ по ликвидации. Всех нас волновал вопрос: будет ли новый взрыв, который «расширит» 30-километровую зону беды в 5 раз? Если раскалённая масса топлива, образовавшаяся в 4-м блоке, опустится вниз, в бассейн-барботёр, где находится вода, то новый взрыв накроет радиацией не только Чернобыль, но и жителей Киева, Чернигова, Житомира, деревни и посёлки в округе до 150 км.

Но сколько воды там? На это ответить никто не мог. Более того, не было даже плана помещений нижней части реакторного зала! К счастью, удалось найти план блока Смоленской АЭС.

Группа специалистов, возглавляемая профессорами Е. Игнатенко и Э. Сааковым, ушла в кромешную тьму. Помещения были залиты радиоактивной водой, которой поначалу пытались «погасить ядерное пламя реактора». Мощные насосы откачивали её, но она убывала медленно. Наконец удалось открыть заслонку и посмотреть внутрь бассейна. Оказалось, что воды там совсем немного.

Путь назад был столь же долог и труден. Но они возвращались с радостной вестью — большого взрыва не будет, даже если раскалённое топливо реактора прорвётся вниз. В Москве эту информацию ждал в своём кабинете Н. Рыжков, а в чернобыльском штабе И. Силаев и вся правительственная комиссия.

Эдуард Сааков строил Армянскую атомную станцию, был там главным инженером, а потом возглавлял всю ремонтную службу атомщиков. Мы подружились в Чернобыле, потом несколько лет не виделись и встретились случайно в самолёте по дороге в Пекин. Оказывается, он принимал участие в строительстве там АЭС, а ещё в Индии и Иране. Я поинтересовался у него: «Силаев обещал всех наградить, даже хотел представить к званию Героев. Сделал это или забыл?»

В ответ Эдуард улыбнулся:

— Тогда было не до наград! Да и не нужны они были нам, потому что речь шла о жизни и смерти. А мы выполняли свой долг, вот и всё.

Игнатенко тоже не упоминал об этом эпизоде, считая его обыденностью.

Евгений Иванович Игнатенко, один из тех людей в Чернобыле, которому суждено было стать легендарным. Он единственный пробыл здесь целых 3 года! Напоминаю: посылали в Чернобыль тогда на 2 недели. За это время в первые месяцы аварии человек успевал набрать «боевые рентгены», то есть максимум того, что разрешали врачи. Менялись председатели и члены госкомиссий, приезжали новые дежурные смены, уводились из «зоны» измотанные воинские части, уехали даже строители саркофага. И лишь Евгений Игнатенко оставался в Чернобыле.

Мёртвый город Припять. Репортаж из чернобыльской зоны отчуждения
Подробнее

Однажды я спросил его: «Почему?»

Он ответил:

— Сначала председатель Правительственной комиссии, а затем в Москве сказали, что меня заменить некем: мол, «маршалы должны воевать до последнего солдата». Я понимал, что могу сделать в Чернобыле то, что другим не под силу. И пока мог, пока был нужен, я оставался там. Там прошла целая жизнь. Во-первых, три блока были пущены. Во-вторых, я был председателем комиссии по приёмке саркофага. Ну и масса других дел, которые требовали быстрых решений и накладывали высочайшую ответственность. К примеру, два моста построили. Немцы их во время войны взорвали, они так и лежали в развалинах. И только во время Чернобыля их восстановили. 4 января 1987-го мы срубили первую сосну, а 22 декабря в Славутиче уже сдали 2000 квартир, по сути, город построили. Конечно, это не пуск атомного блока, но сил, нервов и знаний требовалось немало.

«Мы выстояли». Как сегодня живётся на территориях вблизи Чернобыля?
Подробнее

Тайна «Защиты»

На станции был полный хаос. По коридорам сновали какие-то люди, несли куда-то ящики с бумагами. Физики из Москвы (попадались знакомые лица) тащили кабели — сказали: для особых измерений. Кругом грязь, что для атомной станции недопустимо. В кабинете директора на столе увидел полупустые бутылки кефира, остатки бутербродов. Окна были прикрыты металлическими листами — защита от радиации.

В этом хаосе найти кого-то, способного рассказать о ситуации, было невозможно, и я решил вернуться в Чернобыль, чтобы попытаться пробиться к председателю Госкомиссии.

У штаба увидел автомобиль. В нём трое в белоснежных специальных костюмах. Один из них — Леонид Андреевич Ильин, директор Института биофизики. Сразу стало спокойнее — раз Ильин здесь, значит, по крайней мере, по медицине всё станет понятным и чётким.

Звезда Героя, медаль лауреата Ленинской премии, множество иных знаков отличия — всё это Леонид Андреевич заслужил за защиту человека от радиации.

Информация о его исследованиях и работах его коллег в Институте биофизики напоминает серию сюжетов для детективных и приключенческих романов. Попытаюсь их передать вкратце, словами самого академика Ильина:

«Создание в США в 1950–1960-х гг. высокоэффективного протектора становилось государственной тайной. На сообщение об открытии (если в этом возникла необходимость) имели право только два человека: президент США и начальник военно-медицинской службы Вооружённых сил.

У нас исследования в области создания радиопротекторов и средств лечения острой лучевой болезни координировались специальной межведомственной проблемной комиссией, в состав которой наряду с гражданскими учёными входили специалисты из Министерства обороны. Более 20 лет я возглавлял эту комиссию. Экспериментальные работы над препаратом Б были начаты в 1972 г. А в июле 1975 г. препарат Б был принят на снабжение всех атомных производств СССР. У нас сохранился документ: накладная от 27 августа 1985 г., из которой следует, что препарат Б серии 10585 был направлен из Института биофизики на Чернобыльскую атомную станцию. Впоследствии подтвердилось, что в момент аварии препарат Б в количестве 100 доз действительно был в распоряжении медицинской службы Чернобыльской АЭС».

Промышленное производство этого препарата было поручено предприятию, что находится неподалёку от Киева. Но оно так и не было налажено за те несколько лет, что оставалось до чернобыльской трагедии, потому-то на АЭС было всего 100 доз. В первые часы аварии ими так и не воспользовались. А ведь многие из тех, кто погиб в московской клинике в конце мая, могли остаться в живых!

В Чернобыле препарат Б подтвердил свою эффективность. Его получали лётчики, которые вели вертолёты к реактору, ликвидаторы, работавшие по очистке крыши машинного зала, где уровни радиации были запредельные. Он спас десятки людей, которые вынуждены были идти в «атомный ад», чтобы локализовать аварию.

— Наука была полностью подготовлена к этой аварии, — говорит академик Л. А. Ильин. — Иное дело — властные структуры. Но, несмотря на режим секретности, сопровождавший работы в Чернобыле, среди специалистов-медиков был налажен взаимный обмен информацией. Мы тесно взаимодействовали со службами агропромышленного комплекса и Госгидромета, другими ведомствами. Чернобыльская авария лишний раз подтвердила необходимость заблаговременного обеспечения населения, проживающего рядом с атомными объектами, простыми и доступными средствами индивидуальной защиты и профилактики на случай радиационной аварии. У нас подобные средства разработаны, апробированы и рекомендованы к производству. Мы создали специальные аптечки и для населения, и для профессионалов, в состав которых, в частности, входит препарат Б. Однако до сих пор выпуск их не налажен — власти так и не могут определиться, кто должен их выпускать и финансировать.

Кстати

«В результате радиационного воздействия на людей, находившихся в момент аварии на промышленной площадке АЭС, острая лучевая болезнь возникла у 134 человек. Почти у одной трети пострадавших заболевание было тяжёлой и крайне тяжёлой степени тяжести. 28 погибших — больные, которые подверглись общему внешнему или комбинированному облучению. Учёные и лечащие врачи сделали всё от них зависящее, чтобы облегчить их страдания. Нашим медикам удалось спасти жизнь нескольких пациентов с тяжёлыми формами острой лучевой болезни. В частности, одного больного, облучённого в абсолютно смертельной дозе».

Схватка науки с властью

Сразу после майских праздников в городе началась паника. На вокзале штурмовали поезда, в аэропорту у касс толпились сотни людей — за билет в любой город переплачивали десятикратно: лишь бы улететь. Прошёл слух, что радиоактивное облако двинулось в сторону города и через несколько дней накроет его. Беспокойство горожан возникло после того, как стало известно, что дети начальников в срочном порядке уезжают из города. По городу поползли слухи о приближающейся беде.

6 мая в Чернобыль позвонил Николай Рыжков:

— Почему Щербицкий ничего нам не докладывает? Чем они там занимаются? Центру непонятна позиция руководства. Действительно ли в Киеве такая радиация, что нужно решать вопрос об эвакуации города?

Академик Ильин заверил его, что опасности нет. Более того, уровень радиации в Киеве постепенно снижается по сравнению с тем, что было 30 апреля — 2 мая.

— Мы недовольны позицией и растерянностью украинского руководства, — сказал Рыжков.

Так началась эпопея, которая войдёт в историю Чернобыля как «схватка академиков с властью».

Чем опасны лесные пожары в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС?

Утром 7 мая академик Ильин был на площадке АЭС. Здесь его нашёл посыльный, сказал, что поступил приказ немедленно вылететь в Киев. Учёному не позволили даже переодеться: в белом лавсановом костюме, с респиратором и дозиметром на груди он был доставлен в Киев на заседание Политбюро.

Щербицкий потребовал, чтобы Ильин доложил в Москву: обстановка в Киеве спокойная, паники нет. Ильин возразил: мол, он занимается медицинскими проблемами в 30-километровой зоне и на АЭС, а не в Киеве.

Щербицкий понял, что спорить с учёным бесполезно, а потому сменил тему разговора:

— Мы хотим вывезти школьников на каникулы из Киева раньше, чем обычно. Ваше мнение?

— А как быть с детьми Житомира и Чернигова, других городов и посёлков, где радиационная обстановка отнюдь не лучше, чем в Киеве? — возразил Ильин.

— Речь идёт именно о Киеве, — настаивал Щербицкий.

Академик Ильин понял, что руководители республики ищут оправдания своим действиям и очень хотят «прикрыться» наукой.

В это время в кабинет вошёл Ю. А. Израэль. Его тоже срочно разыскали в Чернобыле и привезли на заседание.

28 доз радиации в день. Как боевые летчики проводили разведку взрыва ЧАЭС
Подробнее

Юрий Антониевич часто рассказывал об этом эпизоде, который ярко характеризует события тех чернобыльских дней. Впрочем, не только их.

Итак, из моих бесед с академиком Израэлем:

— Что невозможно забыть из первых дней?

— Как уезжали старые люди. 4 мая была Пасха. Эвакуировали деревни. Сидели старушечки в платках, с узелками. Им было разрешено взять лишь один узелок. Они уезжали навсегда. Домики стояли аккуратненькие, ухоженные. Цвели каштаны. Это было самое печальное, что я видел тогда. Было видно, как уходила жизнь из Чернобыля.

— Помните, 4 и 5 мая была критическая ситуация: эвакуировать Киев или не эвакуировать?

— Как ни парадоксально, но напрямую с происходящими событиями на АЭС это было не связано...

Академик Велихов считал, что раскалённая активная зона реактора прожжёт бетон и попадёт в воду, что находилась под реактором. В этом случае произойдёт мощный взрыв, и в зону поражения попадёт Киев. Но в руководстве республики сложилось представление, что город вообще нужно эвакуировать: мол, дозы радиации слишком велики. Большинство руководящих работников уже вывезли своих родственников, а потому, возможно, попытались именно таким образом оправдать свои действия.

Обстановка была сложная. 7 мая состоялось заседание Политбюро ЦК Компартии Украины. На заседание были вызваны академик Ильин и я. Меня удивило, что других специалистов не было. Политбюро склонялось к тому, что эвакуация необходима. Мы с Ильиным выступили против эвакуации и представили расчёты, которые показывали, что в течение года киевляне могут получить приблизительно полбэра. А аварийная норма для населения — 10 бэр, в обычное время для работников АЭС — 5 бэр. Завязалась острая дискуссия. Первый секретарь ЦК Щербицкий сказал, что мы должны написать «Записку», где изложить свою точку зрения. Такую «Записку» мы подготовили. В ней говорилось о том, что наступает лето, детей, как обычно, следует отправить на отдых, а за продуктами установить жёсткий контроль. И главное: обо всём этом следует подробно рассказать людям, иначе возникнет ещё одна волна паники. Щербицкий взял «Записку», положил в сейф. До сих пор помню звук поворота ключа. Щербицкий сказал, что она останется в одном экземпляре и будет храниться в его сейфе.

«Облако смерти». Как советские и мировые СМИ писали о Чернобыльской аварии
Подробнее

— А дальнейшая её судьба?

— Лет десять спустя после аварии приехали ко мне японские журналисты. Я дал им интервью. И вдруг японский журналист протягивает мне «Записку». Подлинник. Тот самый, что Щербицкий положил в сейф. Я сделал с «Записки» копию, которую и отдал журналисту. Он возмутился, но никаких прав у него на этот документ не было.

— Заплатил кому-то?

— Безусловно. В общем, нелепостей вокруг Чернобыля всегда было много. Хотя, честно говоря, было обидно, когда появилось так много «чернобыльских крикунов»! Именно они однажды объявили на заседании Верховного Совета, что мы с Ильиным объявлены персонами нон грата на Украине.

— Обидно?

— Очень! Но извинений так никто не принёс«.

В 1996 г. в Вене проходила Международная конференция МАГАТЭ, посвящённая 10-летию чернобыльской катастрофы. На ней выступали учёные из многих стран мира. Но никому из россиян слово не предоставили.

На пленарном заседании я сказал, что в этом зале находятся двое учёных, благодаря которым масштабы катастрофы были минимизированы, спасены многие тысячи жизней. И назвал имена Л. А. Ильина и Ю. А. Израэля. Огромный зал встал, рукоплеща двум представителям нашей науки. Это была не только дань уважения их знаниям и величайшему авторитету, но прежде всего восхищение их мужеством.

И вместо послесловия

Каждый год в чернобыльские дни не могу не вспомнить о Валерии Алексеевиче Легасове. О наших беседах в Чернобыле и Институте атомной энергии, в университете и в клинике. Он ушёл из жизни во вторую годовщину чернобыльской трагедии. Мне Легасов оставил свои «Записки». Это стало своеобразным завещанием великого учёного и великого человека.

Одно из признаний академика Легасова — своеобразный финал Чернобыля: «Глубоко убеждён, что атомные станции — вершина достижений энергетики. Это фундамент для очередного этапа развития человеческой цивилизации. Что я имею в виду? Когда-то человеку нужен был костёр. Он думал только о тепле. Но костёр стал „инструментом“ к плавке металла. Потом каменный уголь — появились паровые машины. Использование нефти на первом этапе задумывалось как получение более дешёвого топлива, но привело это к созданию искусственных материалов, развитию авиации и космонавтики. Ядерные источники энергии — это начало нового этапа развития. Атомные электростанции не только экономически выгодны по сравнению с тепловыми, не только экологически более чистые, но они готовят базу для очередного рывка в технологии. Но мы имеем дело со сложнейшими техническими системами. Вероятность аварий на них меньше, чем у простых систем, но если что-либо случается, последствия более масштабны и ликвидируются тяжелее. Трагедия в Чернобыле — это предупреждение. Мы живём в технический век, но иногда забываем об этом».

Мне часто снятся чернобыльские сны. Они всегда чёрно-белые и никогда не бывают цветными.

Следующая похожая новость...

Ctrl

Enter

Заметили ошЫбку

Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Обсудить (0)

Мы в

Мне нравится 0

Ссылки по теме:

Дизельный генератор 1500 кВт в Санкт-Петербурге: Надёжное решение для объектов любой сложности

Как быстро раскрутить телеграмм канал

В Челябинске подскочила средняя стоимость аренды квартир

Цены на дома в УРФО упали по итогам третьего квартала 2024 года

Челябинск стал лидером по количеству нераспроданных новостроек