Бегущие по волнам. В Россию потомка белоэмигрантов привела любовь - «Происшествия»
Еженедельник "Аргументы и Факты" № 13 27/03/2019
«Я хотел забыть, что я русский». — «А я всегда знала, что меня ждёт чудо, — и я его дождалась».
Разделённые революцией. Братья, оказавшиеся по разные стороны баррикад
Подробнее
Последний корабль
1920 год. Последний корабль, ушедший из Крыма, наконец бросил якорь в Константинополе. Оружие и золотые украшения обменяны на хлеб. Шамшины задержатся в Турции: деду Николая Геннадию, царскому офицеру, предложено сопровождать бывшие русские корабли в переходах — защищать «от советских агентов». Семья проживёт на корабле 3 года; в один из дней родителям понадобится сойти на берег, и 2-летний Олег будет с палубы наблюдать, как шквальный ветер грозит разбить их лодчонку. Спасутся, переберутся в Европу, где потом Олег встретит Мурочку Трубецкую, будущую жену. Во время войны Шамшин будет жить в Берлине, по ночам, как многие русские, уезжать на велосипеде за город и выкапывать картошку, спаржу, обтрясать яблони и, подкупив за коньяк и папиросы охрану, просовывать еду под колючую проволоку. «Это был лагерь для остарбайтеров, — не поднимая век, рассказывает 99-летний Олег Геннадьевич. — Красная армия подходила к Берлину, все знали: как только она перейдёт Одер, фашисты расстреляют всех советских пленных. Мы договорились, что уведём каждый по три человека. Из „моих“ до условленного места дошёл один — киевлянин Константин Лось. Я спрятал его у нас на чердаке. Потом на прощание он сказал: „Приезжай! Тебя выйдет встречать весь Киев! Ты спас мне жизнь!“ В 90-е я рассказал эту историю по телевидению. Костя увидел меня, нашёл... Так я узнал, что из Германии он отправился прямо в казахстанскую ссылку».
Поручик Мяо и корнет Ахмади. Почему за 100 лет размылась белая эмиграция?
Подробнее
Семья Мурочки Трубецкой, матери Николая, бежала на год раньше, из Киева, где в имении были убиты два брата Трубецких, в Париж. «Мама родилась во Франции, училась в Сорбонне, во время войны участвовала в Сопротивлении, передавала на оккупированные территории продукты, затем сообщения в Лондон... Русская диаспора думала уже не о конце коммунизма, а как помочь братьям на родине».
Зелёную траву на аккуратных газонах за спиной Шамшина-Трубецкого покрывает первый нью-йоркский снег. Одноэтажная Америка, Си-Клифф. Чёрно-белый портрет бабушки из рода декабриста (локоны, кружева) — на стене. По утрам сын грузит 99-летнего отца и его коляску в автомобиль — и они едут смотреть на море. А в России Николая ждёт жена, по утрам выгуливающая мимо разрушенного пирса своих болонок... «Мама мечтала, чтобы я женился на русской».
«Дразнили красным»
«В детстве в Америке меня дразнили красным. Доходило до драки! Я не мог понять, в чём меня обвиняют: „Я — белый!“ Родители очень настаивали на „всём русском“. Школа, храм, русский скаутский лагерь, паломничество в монастырь... И, как всё насильно внушаемое, это было мне чуждо. Я учился на биохимика, думал стать врачом, с 18 лет жил отдельно, долгое время вообще не говорил по-русски... И — жаждал в американской пустыне духа. Мне было 22, когда я прочёл „Тихий Дон“. По-английски. И тогда понял, что это мой народ».
Остальное было делом техники. Туристом Николай смог приехать дважды, ещё до Олимпиады. «Если меня приглашали в гости, я чувствовал себя наконец дома. А полуразрушенные церкви, в которых были одни суровые бабушки, привели меня по-настоящему к вере... Много раз в жизни я попадал „посередине истории“. 19 августа 1991-го приехал на поезде из Финляндии, зашёл в Успенский собор, а выйдя из Кремля, увидел, как на меня движутся танки. А когда упали башни-близнецы, я был, наоборот, на Манхэттене...»
Начиная с 1988 г. Шамшин-Трубецкой, биохимик, изобретший свой метод лечения сердечно-сосудистых заболеваний, начинает постоянно «попадать посередине истории» в стремительно меняющейся русской стране: печатает православную литературу и иконы, привозит первые компьютеры, налаживает деловые проекты для Эрмитажа (где директором был когда-то один из предков), сотрудничает с Донским монастырём, с князем Зурабом Чавчавадзе пытается добиться у Горбачёва разрешения на въезд в страну для наследника престола в изгнании, находится «под колпаком у чекистов» — а потом обращает их к Богу, сутки идёт крестным ходом к месту расстрела царской семьи в Танином родном Екатеринбурге... И всё это время ведёт приём, консультирует, лечит, читает лекции в вузах российской глубинки.
«Для мужа его исследования и лечение — это его служение России. Как будто искупает чьи-то ошибки... Он вернулся один. Но вернулся за них за всех», — говорит Таня в темноте ялтинской ночи, в пустом доме сгинувшего в 20-м году доктора Ширяева.
«Нет и не может быть никакой ненависти, — подхватывает по скайпу мысль её муж Николай. — Пострадали и те, и те. Неважно, что именно делали люди — белые, красные... Все были пешками судьбы. России суждены эти испытания: они сделали её сильнее. Ведь русские — Богом избранный народ. Не лучший. Но тот, кто в ответе».
Следующая похожая новость...
