«В тюрьме слушаю лекции Солженицына»: первое интервью убийцы Маркелова и Бобуровой - «Спорт»

Некоторые до сих пор считают, что он невиновен и пал жертвой провокации спецслужб, которым нужно было показать бурную деятельность по дезактивации националистических движений. (Тихонов считался лидером одного из них под названием БОРН.) Как бы то ни было, и сейчас к Тихонову повышенное внимание со стороны спецслужб, потому про свое уголовное дело он ничего не говорит кроме того, что приговор жесткий и его жалобу скоро рассмотрит ЕСПЧ (как сам выражается: «Ищу свет к конце тоннеля»).

С Никитой мы беседовали исключительно про жизнь в неволе.

— В Харпе, за Полярным кругом, было страшнее? — начинаю беседу я, зная, что в «мордовской зоне» он оказался уже после того, как пробыл несколько лет в другой колонии — «Полярная сова», расположенной в поселке Харп.

— Да я бы не сказал. Везде примерно одинаково. В Харпе по радио лекции по религии и психологии транслировались достаточно регулярно. Здесь лекции тоже есть, но только на исторические темы. Я с интересом слушаю, а для остального контингента это дается трудновато. К юбилею Солженицына был большой цикл лекций.

— Что тяжелее всего вам дается в колонии?

— Содержание в камерных условиях. Если бы в бараках жили, было бы легче. Это голубая мечта многих осужденных к пожизненному сроку.

— Сколько у вас сокамерников?

— У меня трое. Когда не складываются отношения с одним, вы молчите, и ты сидишь сычом целый день. А когда есть еще кто-то, то легче. Но есть и минусы. У каждого свои привычки и свои преставления о гигиене.

Мы все время под видеонаблюдением. Ну и режим. Никто не будет искренним, если скажет, что режим его устраивает целиком. Но хорошо, что зарядка обязательна. Я видел здесь людей, которые просидели больше 25 лет и сохранились гораздо лучше, чем могли бы сохраниться на воле. Здесь нет вредных пристрастий. Еда нормальная. На обед сегодня был суп, картошка с мясом. Но я беру обычно завтрак, от обеда в сон клонит.

Телевизор в камере у нас есть, система трансляции централизованная — какой канал включат, такой и смотрят. Но я не сильный телезритель. Так что мне без разницы. Я в основном читаю. Вот сейчас после беседы с вами пойду на швейное производство (выворачиваю готовую продукцию, занимаюсь выбраковкой и упаковкой). Не тяжело. Есть возможность выйти из камеры, и время быстрее проходит. Для меня работа — вопрос не принципиальный.

фото: Ева Меркачева

— Бывают моменты отчаяния?

— Давно не было.

— Друзья пишут?

— Да. И я им пишу. Скайп в колонии есть, но он лично мне не положен. Только после 10 лет отбывания наказания человека переводят из строгих условий на обычные, где есть услуга видеосвязи по Скайпу. А я лишь 9 лет отсидел.

— Много чего изменилось за эти 9 лет?

— На воле? Откуда мне знать.

— Я имела в виду — за решеткой.

— За время, пока я был в статусе осужденного, произошли два важных события. Была скорректирована максимальная месячная сумма, на которую может отовариться в магазинах колонии человек, — она выросла с 700 рублей до 6600. Когда было 700 — тяжело приходилось, особенно для курящих, к коим я не отношусь.

— А что вообще можно было купить на эти деньги?

— Я могу сказать свой рацион. Брал майонез, чтобы сделать более калорийной пищу, лук как источник витаминов и кусок халвы. От чая я решил отказаться, потому что нельзя было влезть в эти 700 рублей.

Второй момент — длительные свидания. Это большой подарок всем нам. Это достижение государства для поддержания социально полезных связей осужденных и родных. Здесь есть маньяки (так случилось, что их не сочли психически больными и отправили отбывать наказание), к ним близкие не приезжают. А ко всем остальным — да.

СПРАВКА «МК»: Если раньше в «мордовской зоне» проходило 1–2 длительных свидания в год, то в 2018-м их было 35.

Но осталось еще кое-что, что требует пересмотра. Вот, например, право на телефонные звонки появляется у пожизненно осужденного по-прежнему только после того, как его перевели в обычные условия, то есть через 10 лет. До этого звонки только в экстренных случаях — смерть близкого родственника, стихийное бедствие. Надо учитывать, что 10 лет — это срок, после которого администрация может перевести, а может и нет. Это не автоматически происходит, отнюдь.

Есть в «мордовской зоне» осужденные, которые стоят в отдельном ряду. Один из таких — Никита Тихонов, осужденный за убийство адвоката и правозащитника Станислава Маркелова и журналистки «Новой газеты» Анастасии Бобуровой. Молодой, талантливый, образованный (окончил истфакт МГУ), воспитанный. Он всегда был безупречным, особенно в своих речах. Не случайно он занимался пиаром известных политиков, был спичрайтером многих государственных деятелей. Некоторые до сих пор считают, что он невиновен и пал жертвой провокации спецслужб, которым нужно было показать бурную деятельность по дезактивации националистических движений. (Тихонов считался лидером одного из них под названием БОРН.) Как бы то ни было, и сейчас к Тихонову повышенное внимание со стороны спецслужб, потому про свое уголовное дело он ничего не говорит кроме того, что приговор жесткий и его жалобу скоро рассмотрит ЕСПЧ (как сам выражается: «Ищу свет к конце тоннеля»). С Никитой мы беседовали исключительно про жизнь в неволе. — В Харпе, за Полярным кругом, было страшнее? — начинаю беседу я, зная, что в «мордовской зоне» он оказался уже после того, как пробыл несколько лет в другой колонии — «Полярная сова», расположенной в поселке Харп. — Да я бы не сказал. Везде примерно одинаково. В Харпе по радио лекции по религии и психологии транслировались достаточно регулярно. Здесь лекции тоже есть, но только на исторические темы. Я с интересом слушаю, а для остального контингента это дается трудновато. К юбилею Солженицына был большой цикл лекций. — Что тяжелее всего вам дается в колонии? — Содержание в камерных условиях. Если бы в бараках жили, было бы легче. Это голубая мечта многих осужденных к пожизненному сроку. — Сколько у вас сокамерников? — У меня трое. Когда не складываются отношения с одним, вы молчите, и ты сидишь сычом целый день. А когда есть еще кто-то, то легче. Но есть и минусы. У каждого свои привычки и свои преставления о гигиене. Мы все время под видеонаблюдением. Ну и режим. Никто не будет искренним, если скажет, что режим его устраивает целиком. Но хорошо, что зарядка обязательна. Я видел здесь людей, которые просидели больше 25 лет и сохранились гораздо лучше, чем могли бы сохраниться на воле. Здесь нет вредных пристрастий. Еда нормальная. На обед сегодня был суп, картошка с мясом. Но я беру обычно завтрак, от обеда в сон клонит. Телевизор в камере у нас есть, система трансляции централизованная — какой канал включат, такой и смотрят. Но я не сильный телезритель. Так что мне без разницы. Я в основном читаю. Вот сейчас после беседы с вами пойду на швейное производство (выворачиваю готовую продукцию, занимаюсь выбраковкой и упаковкой). Не тяжело. Есть возможность выйти из камеры, и время быстрее проходит. Для меня работа — вопрос не принципиальный. фото: Ева Меркачева — Бывают моменты отчаяния? — Давно не было. — Друзья пишут? — Да. И я им пишу. Скайп в колонии есть, но он лично мне не положен. Только после 10 лет отбывания наказания человека переводят из строгих условий на обычные, где есть услуга видеосвязи по Скайпу. А я лишь 9 лет отсидел. — Много чего изменилось за эти 9 лет? — На воле? Откуда мне знать. — Я имела в виду — за решеткой. — За время, пока я был в статусе осужденного, произошли два важных события. Была скорректирована максимальная месячная сумма, на которую может отовариться в магазинах колонии человек, — она выросла с 700 рублей до 6600. Когда было 700 — тяжело приходилось, особенно для курящих, к коим я не отношусь. — А что вообще можно было купить на эти деньги? — Я могу сказать свой рацион. Брал майонез, чтобы сделать более калорийной пищу, лук как источник витаминов и кусок халвы. От чая я решил отказаться, потому что нельзя было влезть в эти 700 рублей. Второй момент — длительные свидания. Это большой подарок всем нам. Это достижение государства для поддержания социально полезных связей осужденных и родных. Здесь есть маньяки (так случилось, что их не сочли психически больными и отправили отбывать наказание), к ним близкие не приезжают. А ко всем остальным — да. СПРАВКА «МК»: Если раньше в «мордовской зоне» проходило 1–2 длительных свидания в год, то в 2018-м их было 35. Но осталось еще кое-что, что требует пересмотра. Вот, например, право на телефонные звонки появляется у пожизненно осужденного по-прежнему только после того, как его перевели в обычные условия, то есть через 10 лет. До этого звонки только в экстренных случаях — смерть близкого родственника, стихийное бедствие. Надо учитывать, что 10 лет — это срок, после которого администрация может перевести, а может и нет. Это не автоматически происходит, отнюдь.