«Вся Россия — огромная провинция, и Петербург ее столица» - «Здоровье»

Имперские амбиции являются выдумкой элиты, которая пытается оправдать свое господство над судьбами страны

«Росбалт» возвращается к начатой в интервью с депутатом Законодательного собрания Ленинградской области Владимиром Петровым дискуссии, почему «имперский вектор развития» Петербурга вновь оказался сегодня на повестке дня. Разговор о том, почему подобная риторика снова стала актуальной, что значит быть политиком в России и без чего невозможно развитие города на Неве и всей в страны в целом, продолжает публицист, депутат Законодательного собрания Владимирской области Максим Шевченко.

— В Северной столице на фоне предвыборной кампании развернулась дискуссия о возможных направлениях развития мегаполиса. В частности, не так давно в Смольном озвучили мысль, что «имперские амбиции Санкт-Петербурга нуждаются в удовлетворении». На ваш взгляд, такая риторика до сих пор актуальна для города на Неве?

— Имперские амбиции — это абсолютная выдумка путинской элиты, пытающейся оправдать свое господство над судьбами и экономикой страны, а также некую особую миссию. Вот только эта миссия не предусматривает ни справедливости, ни развития, ни безопасности — хотя именно их народ требует от государства.

Обеспечить эти требования российское руководство не в силах, поэтому и придумывает себе какую-то мифическую империю, которая якобы продолжает русскую историю и в которой есть какой-то смысл.

Но это все чушь. Речь идет всего лишь об узурпаторах и самозванцах, захвативших власть и вынужденных искать для себя такие форматы, которые для них самих оправдывали бы ту несправедливость, в которой они живут. Обратите внимание, среди них почти нет бывших диссидентов. Они представляют собой номенклатуру, предавшую все то, чему их учили смолоду.

Никакой империи, разумеется, сегодня не существует. Россия — это просто корпорация, где коллаборационистская бюрократия осуществляет по доверенности контроль над территорией. Ее главная задача — не допустить возрождения чего-то по-настоящему серьезного, подобного советскому проекту, что включало бы в себя волю, судьбы и надежды сотен миллионов людей.

Так что такая концепция выборов для Петербурга оскорбительна, как и всякая ложь. Вы, кстати, не найдете ни одного российского классика, который восхвалял бы его имперскую составляющую. Пушкин в «Медном всаднике» проклял Петербург, Гоголь в «Невском проспекте» буквально издевался над ним. «Преступление и наказание» Достоевского — это в принципе приговор городу и его имперской системе.

Поэтому все подобные заявления противоречат самой сути Петербурга и духу русской культуры. «Впихивать» город на Неве в формат оккупационного господства, называемый империей, — это просто преступление.

— То есть речь здесь идет даже не о своего рода фантомных болях и тоске по имперскому прошлому…

— Как я уже сказал, речь идет о циничном наместничестве, не более того. У полит-технологических роботов не может быть терзаний или сомнений. Они действуют как стадные животные, которые объявляют охоту на жертву, загоняют ее и потом делят по кускам. И Петербург, в том числе, выступает сейчас в данной роли. Все это не про соблазн «имперскости», а про обман.

— И как жертва может сопротивляться?

— Если не сопротивляться, то наши судьбы и судьбы наших детей будут искалечены и пережеваны. А сопротивление должно быть в первую очередь духовным, так как политика — это результат внутренней позиции. И не важно, называете вы себя правым или левым. Справедливость ведь одна для всех. Если такой позиции нет, то тогда политика превращается просто в бизнес. Но настоящая политика в России — это смерть, каторга, революция.

— Мало кто готов к таким жертвам…

— Отчего же? Орхан Джемаль и его товарищи, убитые в ЦАР, были готовы. Сергей Удальцов готов. Примеры можно приводить долго.

На самом деле, людей, готовых идти на каторгу за правду, много. Мы просто не видим другой жизни. Но и в 1937 году большинство не замечало параллельной реальности, которая происходила в государстве. О ночных воронках ведь не объявляли по радио.

— Какую роль, на ваш взгляд, Петербург сегодня играет в жизни страны?

— Петербург во многом представляет собой квинтэссенцию всей России. Хотя до 1918 года именно он был городом, который противопоставлялся стране.

Сегодня все наоборот. Сейчас Москва - это не Россия, а политический, псевдоимперский центр, куда приезжают в поисках денег. А Петербург — реальная столица, зеркально отражающая все российские беды и горести, куда приходит душа человеческая со всей страны, чтобы прикоснуться к чему-то ускользающему. Главная ценность города на Неве — огромное количество мыслей, которые здесь родились, образов, которые здесь появились, и сюжетов, которые здесь были прописаны.

— При этом многие как раз жалуются, что за последние годы Петербург «опровинциалился»…

— В принципе вся Россия — огромная провинция, и Петербург ее столица. Ведь провинция — это то, что пытается подражать столице, ее нравам, обычаям, архитектуре, устройству и т. д. Москву Россия ненавидит, а как провинция подражает Западной Европе. Отсюда любовь к французским винам, немецким машинам… Даже церкви строились на европейский манер.

И в данном смысле город на Неве является квинтэссенцией стремления быть чем-то европейским. На самом деле, это вполне очаровательная провинциальная русская черта. Именно поэтому Санкт-Петербург является подлинной столицей огромной провинции под названием Россия.

А Москва — это просто центр колониального администрирования.

— Интересно, что Владимир, депутатом Законодательного собрания которого вы являетесь, тоже на протяжении почти ста пятидесяти лет был столичным городом.

— Это совсем другая история, другая страна, другая планета, которую мы сейчас даже представить себе не можем. Владимир стал столицей, потому что являлся сосредоточением силы в период войны с Киевом, который Юрий Долгорукий и его сын Андрей Боголюбский в итоге буквально изнасиловали и сожгли. Точно так, как Петр I в свое время уничтожил Москву и «отрубил» ей голову. В России вообще всегда была война двух центров.

— Даже сейчас?

— Сейчас нет. Произошла слишком большая деградация. ХХ век во-многом подорвал русскую судьбу. И глупо винить здесь советскую власть. За прошедшее столетие смыслы были исчерпаны. Люди так хотели царства Божьего на земле, а оказалось, что царство Божье — полуторка в хрущевке и колбаса по два двадцать. Получилось, что именно ради этого были каторги, революции, гражданские войны…

Новые смыслы пока еще не появились и только рождаются. Но мы их обязательно сформулируем. Пусть власть не думает, что погрузила всех в анабиоз.

— То есть диагноз не окончательный?

— Конечно, нет. Россия — это всегда возможность, и она неизменно беременна пугачевщиной. Народу просто мало осталось.

- Если утверждения об имперском статусе Петербурга не соответствуют действительности, то, может, стоит обратиться к примеру «вольных» городов?

— Никакие вольные города, наподобие Ганзы, сегодня также невозможны. Никто не позволит Петербургу торговать так, как он мог и хотел бы. Жадная, нахрапистая элита забирает себе все и тормозит развитие.

Свобода ведь на самом деле в другом. Петербург должен стать городом, в котором спорят, договариваются, не соглашаются, творят, любят, занимаются развитием. Иначе зачем были Ахматова, Гумилев, Мандельштам, Блок? Ради того, чтобы Росгвардия избивала людей, а Беглов был губернатором?.

Именно такая свобода должна стать брендом Петербурга. Это единственная возможность развития города. Как и всей России в целом.

Имперские амбиции являются выдумкой элиты, которая пытается оправдать свое господство над судьбами страны «Росбалт» возвращается к начатой в интервью с депутатом Законодательного собрания Ленинградской области Владимиром Петровым дискуссии, почему «имперский вектор развития» Петербурга вновь оказался сегодня на повестке дня. Разговор о том, почему подобная риторика снова стала актуальной, что значит быть политиком в России и без чего невозможно развитие города на Неве и всей в страны в целом, продолжает публицист, депутат Законодательного собрания Владимирской области Максим Шевченко. — В Северной столице на фоне предвыборной кампании развернулась дискуссия о возможных направлениях развития мегаполиса. В частности, не так давно в Смольном озвучили мысль, что «имперские амбиции Санкт-Петербурга нуждаются в удовлетворении». На ваш взгляд, такая риторика до сих пор актуальна для города на Неве? — Имперские амбиции — это абсолютная выдумка путинской элиты, пытающейся оправдать свое господство над судьбами и экономикой страны, а также некую особую миссию. Вот только эта миссия не предусматривает ни справедливости, ни развития, ни безопасности — хотя именно их народ требует от государства. Обеспечить эти требования российское руководство не в силах, поэтому и придумывает себе какую-то мифическую империю, которая якобы продолжает русскую историю и в которой есть какой-то смысл. Но это все чушь. Речь идет всего лишь об узурпаторах и самозванцах, захвативших власть и вынужденных искать для себя такие форматы, которые для них самих оправдывали бы ту несправедливость, в которой они живут. Обратите внимание, среди них почти нет бывших диссидентов. Они представляют собой номенклатуру, предавшую все то, чему их учили смолоду. Никакой империи, разумеется, сегодня не существует. Россия — это просто корпорация, где коллаборационистская бюрократия осуществляет по доверенности контроль над территорией. Ее главная задача — не допустить возрождения чего-то по-настоящему серьезного, подобного советскому проекту, что включало бы в себя волю, судьбы и надежды сотен миллионов людей. Так что такая концепция выборов для Петербурга оскорбительна, как и всякая ложь. Вы, кстати, не найдете ни одного российского классика, который восхвалял бы его имперскую составляющую. Пушкин в «Медном всаднике» проклял Петербург, Гоголь в «Невском проспекте» буквально издевался над ним. «Преступление и наказание» Достоевского — это в принципе приговор городу и его имперской системе. Поэтому все подобные заявления противоречат самой сути Петербурга и духу русской культуры. «Впихивать» город на Неве в формат оккупационного господства, называемый империей, — это просто преступление. — То есть речь здесь идет даже не о своего рода фантомных болях и тоске по имперскому прошлому… — Как я уже сказал, речь идет о циничном наместничестве, не более того. У полит-технологических роботов не может быть терзаний или сомнений. Они действуют как стадные животные, которые объявляют охоту на жертву, загоняют ее и потом делят по кускам. И Петербург, в том числе, выступает сейчас в данной роли. Все это не про соблазн «имперскости», а про обман. — И как жертва может сопротивляться? — Если не сопротивляться, то наши судьбы и судьбы наших детей будут искалечены и пережеваны. А сопротивление должно быть в первую очередь духовным, так как политика — это результат внутренней позиции. И не важно, называете вы себя правым или левым. Справедливость ведь одна для всех. Если такой позиции нет, то тогда политика превращается просто в бизнес. Но настоящая политика в России — это смерть, каторга, революция. — Мало кто готов к таким жертвам… — Отчего же? Орхан Джемаль и его товарищи, убитые в ЦАР, были готовы. Сергей Удальцов готов. Примеры можно приводить долго. На самом деле, людей, готовых идти на каторгу за правду, много. Мы просто не видим другой жизни. Но и в 1937 году большинство не замечало параллельной реальности, которая происходила в государстве. О ночных воронках ведь не объявляли по радио. — Какую роль, на ваш взгляд, Петербург сегодня играет в жизни страны? — Петербург во многом представляет собой квинтэссенцию всей России. Хотя до 1918 года именно он был городом, который противопоставлялся стране. Сегодня все наоборот. Сейчас Москва - это не Россия, а политический, псевдоимперский центр, куда приезжают в поисках денег. А Петербург — реальная столица, зеркально отражающая все российские беды и горести, куда приходит душа человеческая со всей страны, чтобы прикоснуться к чему-то ускользающему. Главная ценность города на Неве — огромное количество мыслей, которые здесь родились, образов, которые здесь появились, и сюжетов, которые здесь были прописаны. — При этом многие как раз жалуются, что за последние годы Петербург «опровинциалился»… — В принципе вся Россия — огромная провинция, и Петербург ее столица. Ведь провинция — это то, что пытается подражать столице, ее нравам, обычаям, архитектуре, устройству и т. д. Москву Россия ненавидит, а как провинция подражает Западной Европе. Отсюда любовь к французским винам, немецким машинам… Даже церкви строились на европейский манер. И в данном смысле город на Неве является квинтэссенцией стремления быть чем-то европейским. На самом деле, это вполне очаровательная провинциальная русская черта. Именно поэтому Санкт-Петербург является подлинной столицей огромной провинции под названием Россия. А Москва — это просто центр колониального администрирования. — Интересно, что Владимир, депутатом Законодательного собрания которого вы являетесь, тоже на протяжении почти ста пятидесяти лет был столичным городом. — Это совсем другая история, другая страна, другая планета, которую мы сейчас даже представить себе не можем. Владимир стал столицей, потому что являлся сосредоточением силы в период войны с Киевом, который Юрий Долгорукий и его сын Андрей Боголюбский в итоге буквально изнасиловали и сожгли. Точно так, как Петр I в свое время уничтожил Москву и «отрубил» ей голову. В России вообще всегда была война двух центров. — Даже сейчас? — Сейчас нет. Произошла слишком большая деградация. ХХ век во-многом подорвал русскую судьбу. И глупо винить здесь советскую власть. За прошедшее столетие смыслы были исчерпаны. Люди так хотели царства Божьего на земле, а оказалось, что царство Божье — полуторка в хрущевке и колбаса по два двадцать. Получилось, что именно ради этого были каторги, революции, гражданские войны… Новые смыслы пока еще не появились и только рождаются. Но мы их обязательно сформулируем. Пусть власть не думает, что погрузила всех в анабиоз. — То есть диагноз не окончательный? — Конечно, нет. Россия — это всегда возможность, и она неизменно беременна пугачевщиной. Народу просто мало осталось. - Если утверждения об имперском статусе Петербурга не соответствуют действительности, то, может, стоит обратиться к примеру «вольных» городов? — Никакие вольные города, наподобие Ганзы, сегодня также невозможны. Никто не позволит Петербургу торговать так, как он мог и хотел бы. Жадная, нахрапистая элита забирает себе все и тормозит развитие. Свобода ведь на самом деле в другом. Петербург должен стать городом, в котором спорят, договариваются, не соглашаются, творят, любят, занимаются развитием. Иначе зачем были Ахматова, Гумилев, Мандельштам, Блок? Ради того, чтобы Росгвардия избивала людей, а Беглов был губернатором?. Именно такая свобода должна стать брендом Петербурга. Это единственная возможность развития города. Как и всей России в целом.